Мысли, комментарии и вопросы, возникшие при прочтении работы З.Фройда Тотем и Табу

В соответствии с введением автора, работа является попыткой «…применить точку зрения и результаты психоанализа к невыясненным проблемам психологии народов», то есть Фройд не ставит перед собой прямых задач психоаналитического исследования каких-либо феноменов индивида, опираясь на исторические факты, а наоборот. Хотя, как мы увидим позже, из сопоставления фактов, приведенных в работе, напрашиваются некоторые выводы, поясняющие как общечеловеческие, так и частночеловеческие душевные процессы. Детализируя задачи своего исследования, Фройд, вслед за намерением исследования феномена Табу, имеющего аналоги в современном мире в виде социальных запретов, пишет о своем намерении «… разгадать первоначальный смысл тотемизма по его инфантильным следам, из намеков, в каких он снова проявляется в процессе развития наших детей».

Проблема инцеста включается Фройдом как составная часть в исследование Табу, не выделяясь отдельно. «Психоаналитическое исследование с самого начала указывало на аналоги и сходства его результатов в области душевной жизни отдельного индивида с результатами исследования психологии народов». Эта базовая мысль, многократно подтвержденная в тексте примерами, является одним из краеугольных камней всей логики работы. И первой иллюстрацией, Фройд тут же приводит сообщение К.Г.Юнга «… что фантазии некоторых душевнобольных (Dementiapraecox – раннее слабоумие) удивительным образом совпадают с мифологическими космогониями древних народов, о которых необразованные больные не могли иметь никакого научного представления.

Это указало не только на новый источник самых странных психических следствий болезней, но и подчеркнуло самым решительным образом значение параллелизма онтогенетического и филогенетического развития в душевной жизни. Душевнобольной и невротик сближаются, таким образом, с первобытным человеком, с человеком отдаленного доисторического времени, и если психоанализ исходит из верных предположений, тот должна открыться возможность свести то, что имеется у них общего, к типу инфантильной душевной жизни». Таким образом, Фройд поддерживает теорию рекапитуляции, по крайней мере, в части психического развития.

Первая статья данной работы – Боязнь Инцеста, посвящена обзору нравов Австралийских аборигенов, как наиболее далеких от цивилизованности людей, которых можно было бы назвать еще и наиболее молодыми в части развития общественных правил, то есть наиболее близкими к древнейшим предкам человека. Отметим здесь, что эти племена не имеют «…ни королей, ни вождей. Общие дела решаются на собрании взрослых мужчин». Этот факт будет значимым для дальнейших построений. Несмотря на общую дикость, эти племена категорически избегают инцестуозных половых отношений. «Вместо всех отсутствующих религиозных и социальных установлений у австралийцев имеется система тотемизма», при которой каждая семья имеет свой тотем, представляющий собой животное или растение, которое членам данного тотема нельзя употреблять в пищу, и признаки которого каждый из них, согласно их представлениям, носит в себе, считая тотем своим прародителем.

В древности Тотем передавался по материнской линии, позже появились случаи его передачи и по отцовской. Тотемические связи у аборигенов сильнее родственных, члены одного тотема могут жить в разных местах, но неукоснительно выполняют одно из главных правил, называемое учеными ЭКЗОГАМИЯ – члены одного тотема не могут вступать друг с другом в сексуальные взаимоотношения и тем более в супружеские. За нарушение этого запрета обычное наказание – смертная казнь. Иногда делают исключение для женщин, подвергшихся насилию, но их как минимум избивают или расстреливают стрелами до полусмерти.

Примечательно, что, тотем передается по материнском линии, то есть дети не могут претендовать друг на друга и на свою мать, а их отец формально может вступать в половые сношения со всеми своими детьми. При передаче тотема по отцовской линии – таким формальным правом может пользоваться мать. Таким образом, правила тотемизма не табуируют инцеста как такового, как вообще сексуальную связь между родственниками. На этот счет у аборигенов имеются специальные обычаи «избегания» не менее строгие, чем запреты тотемизма, которые уже конкретно определяют запрет не только на интимные отношения, но и на совместное проживание, а зачастую даже и на возможность видеть друг друга близко в определенные, инцестоопасные, периоды времени. Приводятся примеры самых различных племен, сохраняющих в целом вышеперечисленные правила.

Фройд обращает внимание, что объектом инцестуозных влечений считаются не только прямые родственники, но и двоюродные братья и сестры, а так же тещи. Фигура тещи, амбивалентность (сочетание нежных и враждебных чувств) по отношению к которой наиболее выражена и в нашей культуре, рассматривается как инцестуозный объект, поскольку в результате регрессии, либидо может быть направлено на тещу, как на фигуру, более близкую к матери, но матерью не являющейся. Тем более, что и сама теща зачастую вынуждена бороться (в помощью нарочито придирчивого поведения) с не вполне материнской нежностью, возникающей по отношению к зятю в результате идентификации с фигурой собственной дочери. Мне кажется вероятным, что первично круг запрещенных к контактам объектов и перечень запрещенных действий мог быть гораздо уже, но в соответствием с механизмом смещения существенно расширяется, как, например, при генерализации фобии больной сначала боится только мягкого белого зайчика, потом еще всего белого, потом плюс ко всему предыдущему — всего мягкого, и, в конце концов, – всего на свете.

Любопытно приблизительно оценить связь инцестуозной компоненты и уровень запрета в отношениях:

Сын-мать	инцест	Запрещено вообще
Зять-теща	Символический инцест сына с матерью + инцест матери с дочерью	Запрещено, но менее категорически
Молодой человек-любая женщина в годах матери	Тот-же символический инцест, но нет соединяющей фигуры дочери (нет инцеста мать-дочь)	Не приветствуется, но допускается
Молодой человек- любая молодая девушка, чем-то похожая на мать	Инцеста нет	Норма

Можно предположить, что в каждом случае первоначальное инфантильное влечение к матери, является тем составляющим влечения, которое и обуславливает его наличие и существование вообще. Только оно является культурально модифицированным и разрешенным лишь в отношении объекта своего (приблизительно) возраста и не являющегося близким родственником. В конце данной главы Фройд обращает внимание, что «… первый сексуальный выбор мальчика инцестуозен, направлен на запрещенные объекты – мать и сестру…». А взрослые люди, у которых влечение в большей мере осталось направлено на материнскую фигуру, страдают неврозами, которые этим самым направленным на мать влечением и обусловлены. Только (если я правильно делаю вывод из теории психоанализа), они обусловлены конфликтом между интериоризованными культуральными запретами и недостаточно вытесненным (недостаточно модифицированным, развитым, взрослым) влечением к матери, которые, понятное дело, совершенно не совместимы друг с другом.

Не совсем ясным остается вопрос обязательно ли вступающие в инцест должны знать об обстоятельствах своей связи? И есть ли смягчающие обстоятельства в губительных последствиях инцеста для категории находящихся в неведении. Судя по правилам австралийских аборигенов, некоторое смягчение наказания предусматривается, даже когда объект вступает в запрещенную связь, подвергаясь насилию. Пример Царя Эдипа можно рассматривать, как образец благополучного пребывания в инцесте до момента прояснению ситуации, если не считать мора, поразившего Фивы. Б. Цирюльник описывает случаи, когда люди, не подозревающие что являются родственниками, при этом гармонично сожительствовали, но сразу после выяснения этого факта разрывали отношения и начинали испытывать мучения.

Из всего этого можно предположить одну из рабочих версий, которая вряд ли кому-то покажется симпатичной: Все психологические проблемы у вступающих в инцест связаны с наказанием участника инцеста его собственным СуперЭго, не будь которого, вообще никаких проблем бы не было – не было бы конфликта между влечением к матери и запретом по причине отсутствия запрета. И на такие точки зрения ссылается Б.Цирюльник: «Сад и Диоген, которые считали преувеличенными ужас, вызываемый инцестом, и запрет на него, сегодня уже не одиноки. Начиная с 80-х годов в США и Швеции, врачи, психологи и юристы предлагают различать «инцест по понуждению», который должен подвергаться наказанию и «инцест без понуждения», ссылаясь на то, что ребенок «имеет право на сексуальность в семье».

Психолог Уордел Помрой, который в 1974 году совместно с Кинсейем провел первую в мире анкету, посвященную сексуальной жизни, считает, что пора признать: инцест не всегда извращение или проявление больной психики…». Хотелось бы зафиксировать эту точку зрения, как эмоционально неприемлемую для большинства, но констатировать при этом, что мы не имеем против нее достаточно твердых логичных аргументов. Имеется аксиоматичная конструкции Ф.Эрнитье о том что «Гармония в мире всегда и повсеместно зависит от равновесия в нем тождественного и различного. Запрет на инцест – это не что иное, как отторжение от себя подобного и осознание, что для человека пагубно слияние с себе подобным». Но в этом построении нет ответа на вопрос, — почему пагубно слияние с подобным? Есть большое количество эмпирических примеров, губительности инцестуозных отношений, но эмпирика, при желании может быть обращена в обе стороны. Вполне допуская, что имеются и неизвестные мне исследования этой темы, беру на себя смелость попытаться предложить на суд читателю данной работы ряд дополнительных теоретических аргумент против этой (разрешающей инцест) точки зрения.

Фройд заканчивает главу выводом о безусловном наличии тотального страха инцеста у первобытных народов. Запрет на инцестуозные отношения еще не был интернирован достаточно глубоко в голову каждого, и приходилось прибегать к жестким ограничительным мерам, чтоб бороться против этого очень сильного влечения, в губительных последствиях реализации которого наши древние предки не сомневались. Как если бы наша естественная природа хищно подталкивала нас, например, к выкалыванию себе глаз, и нам пришлось бы установить запрет на манипулирование вообще каким бы то ни было острым предметом в непосредственной близости к глазам, а еще лучше всегда носить на голове шлем, защищающий (и закрывающий) глаза, который снимать лишь по крайней необходимости, соблюдая при этом все мыслимые и не мыслимые ритуалы и предосторожности дабы не лишиться их, поддавшись сомнительному соблазну удовольствия и потом об этом не раскаиваться.

Ради достоверности общего впечатления о проблеме, нужно добавить фразу, выходящую за рамки работы Фройда: Не всем примитивным народам свойственен запрет на инцест. Можно сослаться на Ф.Эритье: «… некоторые племена американских индейцев охотно допускают браки с матерью и дочкой или с двумя сестрами…».Б.Цирюльник так же приводит примеры допускающего отношения к инцесту: «Дидро в ХУ111 веке первым оспорил универсальность этого (на инцест) запрета, воспроизводя рассказы навигаторов в своей книге «Путешествие Бугеневиля», ну, а затем, конечно, британец Борис Малиновский, который получил известность благодаря утверждению, что в Тихом океане не существовало Эдипова комплекса».

Табу и амбивалентность чувств

Понятие Табу – объект исследования второй главы работы Фройда. Действительно, ведь все запрещенное в первобытных обществах не просто запрещено в нашем, современном понимании этого слова, а является ТАБУ. Табу – комплексная система отношений к объекту, содержащая явные признаки амбивалентности и сложную иерархию. То, что является Табу, как бы заряжено некой магической энергией — Мана, способной как к катастрофическому разрушению, так и к полезным действиям, в зависимости от того является ли действие в отношении Табуированного объекта разрешенным или нет.

Везде среди древних племен табу являются женщины во время менструаций и после родов, новорожденные дети, юноши и девушки, только собирающиеся вступить во взрослую жизнь, а так же мертвецы. Интересно, что имя человека (как одна из важнейших составляющих его духа, его внутреннего мира) в определенных ситуациях бывает Табу. Тотемические животные то же не просто запрещены к употреблению в пищу, но являются Табу. Одежда и инвентарь одного человека является Табу для других, Табу являются вождь племени и, возможно, высшая администрация. Фройд приходит к выводу, что: «Свойственная первоначальному табу вера в демоническую силу, скрытую в предмете и мстящую тому, кто прикоснется к предмету или сделает из него неразрешенное употребление тем, что переносит на нарушителя чародейственную силу, все же остается полностью и исключительно объективированным страхом. Страх этот еще не распался на две формы, какие он принимает на более развитой ступени: на благоговение и отвращение»(46).

Делая здесь сноску, просто вспомним, что, по мнению Фройда, либидо, не имея возможности инвестироваться в объект, превращается в страх, подобно вину, которое, скисая, превращается в уксус.

Фройд прослеживает аналогию между Табу и неврозом навязчивостей, констатируя свойства самого запрета: и здесь и там не всегда логичного, внутренне заложенного и неукоснительно соблюдаемого, практически без внешнего контроля. В обеих случая имеется механизм перенесения запретов «… склонность бессознательного влечения переходить ассоциативным путем на все новые объекты». Оба случая отравляют жизнь сложнейшими ритуалами, которые нужно соблюдать, чтоб все же нарушить Табу или выполнить таки запрещенные действия.

Далее, применяя к Табу логику невроза навязчивых состояний, Фройд резюмирует: «Табу представляет собой очень древние запреты, когда-то извне наложенные на поколение примитивных людей, то есть насильственно навязанные этому поколению предыдущим»(52). Формулировка «насильственно навязанные» не вполне отвечает моей попытке исторической реконструкции. Попытаюсь, находясь внутри генеральной логики Фройда, немного уточнить обстоятельства этого «древнего запрета»: Я не представляю как это можно целому народу что-либо так «навязать», чтоб он ближайшие несколько тысяч лет это неукоснительно соблюдал. Мне видится, что любая конструкция, так жестко усвоенная должна иметь очень реальную, очень понятную и логичную, а так же постоянно подтверждающуюся причину. Типа того, что соседнее племя, которое такой закон не соблюдает, живет гораздо хуже и это всем понятно, тем более, что в результате своего глупого упрямства соседи постепенно просто вытесняется из данного жизненного ареала и остаются в памяти как страшный сон. К тому же все попытки отменить этот закон, без которых не могло обойтись, должны были заканчиваться очень плохо, и это должно было довольно быстро происходить, чтоб не успела стереться причинно-следственная связь – все в пределах одного-двух поколений.

Фройд определяет два самых древних запрета тотемизма: «…не убивать животное тотема и избегать полового общения с товарищами по тотему другого пола». Примечательно, что именно здесь Фройд не ссылается ни на Фрейзера, ни на других этнологов – таким образом, это его собственный вывод, вывод человека узким специалистом в Этнологии не являющимся, но примем его как логичный вариант, хотя и не явившейся результатом строгого исследования. Предыдущая фраза, которая может показаться пустой придиркой, имеет тот смысл, что если только эти два запрета действительно были в начале всех начал, то именно инцест тогда запрещен не был! Поскольку как сам Фройд указывал, что в тотемизме, где тотем передается по материнской линии, отец может сколько угодно вступать в связь со своими детьми обоих полов, от этого удерживают его только законы избегания, которые напрямую не входят в тотемическую систему. Поэтому, я бы оставил за «избеганием» теоретическое право дополнить список самых первых запретов человечества наряду с двумя вышеприведенными. Которые, конечно и должны составлять «…самые древние и самые сильные соблазны людей…»

Далее следует очень важное положение Фройда о том, что все объекты Табу – это объекты, способные вызвать некое дополнительное искушение и соблазнение. Некоторые своей доступностью (больные, трупы), некоторые своей юной свежестью и плюс к этому доступностью (дети, подростки), некоторые своим исключительным положением (короли), а некоторые тем, что могли бы нести в себе пример безнаказанного нарушения запретов (лица, нарушившие Табу). И сила (количественная, экономическая составляющая) Табу в каждом случае различается. Человек, который сам имеет больше Мана (то есть имеет силу сопротивляться искушениям в большей мере), может прикоснуться к Табу, такой силы, которая обычного человека (априори этого искушения не выдерживающего) просто убьет.

Выходит, древние люди ранжировали друг друга по уровню способности сопротивляться искушениям и видели реальную и живую опасность в том, что искушения и соблазны уничтожат их. Они вынуждены были совершенно отрицать в себе тягу к этим искушениям: «Если бы другие не наказывали за преступление, то они должны были бы открыть в самих себе то же желание, что и у преступников». До фразы Христа «Кто сам без греха, пусть первый бросит в нее камень…», было еще очень далеко.

Похоже, тогда не было возможности, позволяющей эффективно противодействовать влечениям, и пришлось большинство из них запретить на корню! Но что же именно, какое базовое человеческое влечение было запрещено этим всем? Ясно только, что оно не надуманное, а истинное, постоянно возникающее и жизненно требующее ежеминутного внутреннего сопротивления своей реализации. Вряд ли это может быть что-нибудь иное, чем прямая реализация принципа удовольствия, который может выражаться в сиюминутном удовлетворении каждого из возникающих влечений: появилось влечение поесть – взял дубину, убил ею родича, на минутку повернувшегося спиной – поел, возникло желание к сексу – обратил внимание на маленькую девочку, играющую поблизости, сделал с ней все, что хотел – девочка сильно пострадала, люди, которым она была не безразлична то же не стали сдерживать свои влечения и укокошили насильника. Такая жизнь вряд ли кому-то понравится, отсюда, предположительно и обилие запретов. Но запрет именно на инцест, тем более «по доброму согласию» и в отношении половозрелых объектов не очень вписывается в перечень преступлений, очевидно начинающих череду взаимных убийств. Вопрос о смысле инцестуозного запрета пока остается открытым.

Анимизм, магия и всемогущество мысли

Понятие анимизм, как мировоззренческая система, в которой каждый объект (живой или не живой) имеет душу, способную в некоторой степени руководить самим объектом, перемещаться из объекта в объект и взаимодействовать с другими душами и объектами, считается Фройдом вслед за другими исследователями самым древним человеческим представлением о мире (позже в работе вводится понятие преанимизм, не очень отличающееся по сущности мировоззрения). Возникновение этой системы относится к следующей логической цепочке: Древний человек сталкивается со сном, со смертью, и осознает, что физически целостный (не поврежденный) объект на некоторое время обездвиживается и перестает контактировать с окружающим миром (как спящий) или вообще теряет способность к какой-либо деятельности – мертвый человек.

Предположительно, осознание этих феноменов должно было очень впечатлить наших далеких предков и привести к мысли, что нечто определяющее способность двигаться и комуницировать с миром покидает тело, когда человек умирает. Таким образом, возникло дуалистическое представление о собственной природе человека (душа и тело), которое было впоследствии перенесено на весь окружающий мир. Развивая эту логику, люди могли предположить, что душой (или духом) каждого объекта можно в той или иной степени манипулировать, подчиняя тем самым сам объект себе. Осуществлять эти манипуляции, естественно, необходимо из области духовной, нематериальной, то есть задача в том, чтоб правильно, как то по-особенному подумать, направить, сконцентрировать или, напротив, распылить свои мысли, чтоб они подействовали на соответствующих дух. Часто для этой концентрации мысли применяются различные ритуалы и имитации. Многим из нас и сегодня знакомо ощущение, что нам удается силой мысли вызывать дождь или, например, такси… «Люди ошибаются, принимая ряд своих идей за ряд явлений природы, и отсюда воображают, что власть, которая у них имеется или, как им кажется, у них есть над мыслями, позволяет им чувствовать и проявлять соответствующую власть над вещами»(104).

Фройд, привычно обращаясь к аналогии между древним человеком и ребенком указывает, что для детей так же очень характерно удовлетворяться мысленным удовольствием, не получая реального, и переоценивать могущество собственной мысли. Отсюда можно провести аналогию между уровнем психического развития детей, первобытных народов и невротиков. Я здесь хочу уточнить, что в соответствии с Фройдовской теорией либидо, нарциссизм (направление либидо на себя в большей степени, чем на объект) естественное состояние для ребенка, и могущество собственной мысли можно описать, как либидо, направленное в большей степени внутрь самого субъекта (внутрь себя).

И именно вера в это фантазийное могущество мысли дает первобытному человеку почву для самых разнообразных магических действий и ритуалов. Далее, когда многократные попытки добиться реального успеха на этом поприще становятся все более сомнительными, чтоб не дискредитировать всю систему представлений, люди приходят к тому, что не все могут общаться с духами (богами), а только избранные (шаманы, священники) да и то при благоприятных обстоятельствах – система приобретает форму религии, а дальше с развитием науки мы учимся рационально, логически объяснять (или нам кажется, что мы это объясняем) все больше и больше природных феноменов и переходим к современной – научной форме восприятия мира.

В качестве примера жизни в состоянии, где человек верит в свою реальную магическую причастность ко всему, что происходит вокруг, Фройд приводит одного из своих пациентов страдающего неврозом навязчивых представлений: «Стоило ему подумать о ком-нибудь, как он встречал уже это лицо, как будто бы вызывал его заклинанием; стоило ему внезапно справиться о том, как поживает какой-нибудь знакомый, которого он давно не видал, как ему приходилось услышать, что тот умер, так что у него являлось предположение, что покойник дал о себе знать путем телепатии; стоило ему произнести даже не совсем всерьез проклятие по адресу какого-нибудь постороннего лица, как у него появлялось опасение, что тот вскоре после этого умрет и на него падет ответственность за эту смерть».

На мой взгляд, жизнь, прямо скажем, не веселая, а выходит все наши древние предки приблизительно так себя и чувствовали, более того, наши малолетние дети живут некоторое время в такой психической реальности. А если продолжить дальше этот континуум, где могущество мысли и фантазий усиливается за счет адекватности восприятия внешнего мира – мы получим совершенно психотическое, шизофренное восприятие мира, где внутренняя фантазийная жизнь больного расцветает и выливается в бред величия, а внешние условия абсолютно перестают человека волновать, что сам Фройд логично и справедливо увязывал с все большим перераспределением либидо от внешних объектов к внутреннему миру человека.

Чуть дальше по тексту Фройд проводит линии соответствия: «Анимистическая фаза соответствует нарциссизму (пограничным состояниям), религиозная фаза – ступени любви к объекту, характеризуемой привязанностью к родителям, а научная фаза составляет полную параллель тому состоянию зрелости индивида, когда он отказывается от принципа наслаждения и ищет свой объект во внешнем мире, приспосабливаясь к реальности». Выходит, когда-то наши предки чувствовали себя как пограничные пациенты, но сами по себе, постепенно, шаг за шагом, осознавая все больше и больше реальности, выходили из этого состояния? Немного странно звучит это предположение, если учесть, что пограничные больные сами по себе никогда не вылечиваются, а наоборот, могут перейти в психотическую или в первертную фазы. Хотя, действительно, и у невротиков, и у детей, и у первобытных племен могущество мысли и анимизм в разных формах, безусловно, присутствует, как присутствует более значительные инвестиции либидо в себя, чем во внешний мир. Но эта ли именно составляющая человеческой психики определяет уровень психического развития, уровень болезни и здоровья? Или она сама является следствием чего-либо, индикатором состояния?

Одной из причин появления невротических симптомов Фройд считал избыточное количество либидо, которое некуда инвестировать в силу существования запретов и оно, не имея возможности нормального выхода, прорывается в разнообразных инфантильных — более или менее патологических формах. Общеизвестно, что на пубертат приходится пик разного рода психических сбоев и это объясняется как раз увеличивающимся уровнем либидо в результате гормональной перестройки и неспособностью незрелого Я его непаталогично использовать. Так же весенние обострения психозов, когда по меткому выражению П.В.Качалова «Бесформенные кульки и рогожки превращаются в сексуальный гештальт», связываются с увеличением уровня либидо и все той же неспособностью Я его использовать «по назначению» в силу безсознательных запретов.

Получается, что и здесь и там речь идет о проблеме избавиться от либидо, избыточное количество которого наносит вред человеку. Так же уместным примером является патологичность направления либидо на собственное Я, вместо объектов, приводящее к симптомам нарциссизм или Dementiapraecox – снова избыточное количество либидо здесь является патологичным. Но вместе с этим, каждый человек требует определенное количество сна, когда все либидо человека направлено на самого себя. Грудной ребенок направляет на себя (предположительно, на свое Я) максимальное количество либидо (как минимум спит по восемнадцать часов), а чем старше он становится, тем меньше либидо направляется не собственное Я, поскольку все большее количество внешних объектов неизбежно инвестируются нашим либидо в процессе жизни, плюс некоторое количество либидо расходуется на вытеснение невыносимого. Выходит, сама структура Я становится больше и сложнее, а либидо оно получает все меньше?

Еще мы знаем понятие «вторичный нарциссизм», состоящее в том, что, инвестируя либидо во внешние объекты, человек возвращает его назад, получая ответные инвестиции, от благодарного объекта. Получаем ли мы при этом физически либидо к себе, или нам только нравится процесс передачи, на который оно все и расходуется? А зачем нам тогда это либидо, если потом его придется куда-то инвестировать под угрозой, что оно переработается в патологический симптом, и почему мы в процессе получения либидо от значимого человека испытываем удовольствие? Можно попытаться припомнить такое состояние, когда либидо значимого человека щедрым потоком инвестируется в тебя самого.

Это состояние совсем не похоже на тягостно нервически-компульсивное стремление расстаться с собственным избыточным либидо, это состояние как раз противоположно, я бы сравнил его с полетом души, приливом жизненной и творческой энергии, желанием всех сделать счастливыми и еще со множеством метафор, удачно найденных в свое время людьми для описания феномена счастья. Наверное, правильно будет сказать, что согласно теории психоанализа либидо требуется для получения удовольствия в моменты его передачи объектам (при разрешенных СуперЭго обстоятельствах) – что является мотивацией для человека вообще на социальную деятельность не направленную на удовлетворение влечений Я (голод, жажда и т.д.) Кроме этого, мы знаем, что либидо можно сублимировать и это дает потенциал к творчеству.

Мне кажется возможным на основании всего вышеперечисленного сделать предположение о том, что либидо не может быть патологично для человеческого Я, а наоборот по природе своей Я требует либидо для поддержания жизнедеятельности и развития, как наше тело требует снабжения кислородом и разнообразными питательными веществами. Как цыпленок в яйце, только что родившейся человек может некоторое время сам себя питать своим собственным либидо. Но это не эффективно (то ли собственное либидо менее хорошо, чем внешнее, то ли в процессе обмена либидо не работает закон сохранения – это не важно, поскольку все эти слова — метафоры используемые, чтоб нашим скудным понятийным аппаратом осознать и описать хотя бы в общем некие предельно малоизученные феномены. Итак, достаточное количество либидо можно найти только во внешнем мире, обмениваясь своим собственным либидо с внешними объектами. При этом удовольствие получается не только от процесса передачи, но и от самого факта насыщения Я либидо — ощущения подъема и бодрой радости.

Повторю гипотетическое предположение что назад может вернуться больше либидо, чем мы инвестировали в объект, либо это — внешнее либидо более энергосодержащее для нас, чем собственное — внутреннее, как, впрочем, и наше либидо для других. То есть, отдавая десять условных единиц либидо объекту, субъект лишается тех самых десяти единиц, а объект приобретает, например, сто единиц. Таким образом, внешний обмен либидо идет в норме с колоссальной прибылью. Нужно только заставить себя отдать, когда уже чувствуешь что и самому мало (состояние апатии, упадка сил и т.д.), и если происходит удачный обмен, получаешь назад многократно!

В процессе психосексуального развития (в том числе и во время разрешения Эдипальных конфликтов) человек опытным путем делает для себя выводы о возможности обмена либидо в разных ситуациях с разными объектами, и получает ряд ограничений в отношении возможности обмена либидо в тех или иных ситуациях, а так же, получает опыт где, как и с кем можно наладить процесс обмена либидо. То есть внешние источники либидо дифференцируются на подходящие и не подходящие. Это можно себе представить техногенно — в виде формирования у Я некоего количества приспособлений для соединения с разными внешними приборами, по каждому из которых может идти выгодный обменный процесс.

Ограничения могут быть противоестественными, случайно сформированными внешней ситуацией. И в этой метафоре процесс психосексуального развития можно представить себе как формирование качественно новых каналов для обмена либидо с внешним миром. То есть сначала формируется канал обмена только на маму, как на часть себя, потом на маму как на отдельный объект, затем на объект, который уже не мама, дальше – каналы для обмена с друзьями-приятелями-коллегами, потом очень важные каналы для обмена с сексуальными партнерами. При этом на себя продолжает направляется некая существенная часть либидо (как минимум во время сна). Та часть, которая не участвует в обменных процессах и, соответственно не может быть преумножена. А процесс обмена либидо зиждется на готовности альтруистически и без оглядки отдавать свое с обоих сторон!

Эта способность ничего общего не имеет с извращенным подсознательным желанием всю жизнь получать одни оплеухи в награду за свою «ангельскую» добродетельность – такой человек отказывается от получения либидо для себя в силу запретов, да и отдает, скорее всего, не полноценно. Отдавая не взаправду, мы то ли получаем реально меньше от «обделенного» партнера, то ли не можем принять от него в ответ все, что он готов отдать. Независимо от метафоры, которой лучше представить процесс, полноценный обмен осуществляется только при максимальной искренности и самоотдаче с обеих сторон, которая возможна для кого-то на пять процентов, а для кого-то на тридцать – в соответствии с этой способностью каждый и получает возврат преумноженного либидо из внешнего мира.

Таким образом, с развитием этой способности к выгодному обмену, приводящей к возврату все большего и большего количества внешнего либидо обратно в Я, происходит развитие человека. И развитие всего человечества, должно было пройти те этапы, что и каждый ребенок сегодня: сначала Я субъекта может получать только свое внутреннее либидо и обменные процессы могут идти только с матерью (заботящимся объектом), которое помогает развиваться, постепенно, подпитываясь за счет внутреннего и материнского либидо, субъект учится направлять некий запас своего собственного либидо (которое к тому же требует выхода), на внешние объекты, начиная обмениваться с ними. Вполне логично, что сначала такими объектами могли стать более безопасные чем люди, деревья и камни, наделенные в психической реальности древнего человека душой.

Мне представляется, что здесь человек тренирует обменные процессы на своих проекциях, в большей степени, инвестируя либидо в свое собственное Я. Обменные процессы еще слабые, и основное количество либидо эгоистически направлено на себя (нарциссическая стадия). Феномены смерти и сна могли явиться толчком к именно такому виду для понимания процесса древним человеком. Но непреодолимая внутренняя тяга к обмену либидо, как закон всемирного тяготения, все равно заставила бы людей осуществлять процесс обмена либидо, так или иначе подсказав как это назвать. Привычка одушевлять все окружающие предметы может быть первым шагом к налаживанию полноценного обмена либидо с внешним миром, на примере своих проекций. Возможно, задушевный разговор с березкой, наделенной в психической реальности субъекта душой, и дает какой-то зачаточный обменный процесс, некоторые наши современники до сих пор получают удовольствие от возможности «…как жену чужую обнимать березку», и мы все готовы понимать и разделять такие чувства.

Вопрос взаимоотношения с собственными проекциями мне кажется очень существенным и не совсем понятным в важных аспектах: Есть признаки того, что обмениваясь либидо с проекцией человек как-то преумножает свое либидо, хотя и гораздо менее эффективно, чем при реальном обмене. Этот сомнительный вывод можно сделать вслед за выводом о том, что имеется множество людей живущих в фантазийном мире больше, чем в реальном, и при этом они не страдают психическими заболеваниями, хотя вполне адаптивными их тоже не назовешь. Более логичным мне кажется тезис, что в ситуации когда реальный объект готов отдавать либидо на обмен, а его проекция выглядит для субъекта противоположным образом (например, как опасная для обмена) – реальный обмен не состоится, заблокированный проекцией.

Дальше, с ходом развития, которое становится возможным постольку, поскольку Я получает либидо, формируются новые каналы обмена и обмен наращивается все больше до современного состояния человеческого Я, которое, без всяких сомнений не является еще на сегодняшний день образцовым и законченным. При этом, если либидо по каким то причинам недостаточно для обмена (идущего в норме с огромной прибылью), то оно будет отозвано для экстенсивного затыкания дыр во внутреннем бюджете, т.к., по нашему допущению, Я не может жить, не снабжаясь либидо хотя бы на каком-то минимальном уровне.

Если в силу неудачи внешнего обмена и повышенного внутреннего расхода, уровень снабжения Я падает ниже минимально возможной для поддержания жизнедеятельности нормы – мы имеем сначала снижение творческой и жизненной активности, затем депрессивные эпизоды, а затем и симптомы психоза, когда вытесненные прежде кошмары, выбираются на поверхность ничем не сдерживаемые (либидо для вытеснения не хватает), и мир должен перестроиться кардинальным (энергосберегающим) образом, что и происходит в сознании психотика. Если при этом баланс либидо как-то восстанавливается – мы имеем дело с ремиссией, если нет — последние ручейки внешнего обмена либидо постепенно пресекаются, собственного не хватает все в большей и в большей степени – это проградиентное течение болезни.

Исходя из этих вводных, можно попытаться объяснить различие подходов к лечению пациентов психоаналитиками или, клиент ориентированными терапевтами: И в том и в другом случае у клиента (пациента) формируется перенос по отношению к терапевту (аналитику). Этот перенос я интерпретирую как построение нового канала обмена либидо, дающего возможность некоего запаса либидо, как бы разменного для модернизации существующих каналов обмена либидо и построения новых. Конечно, наблюдая за тем, как простраивается и функционирует этот канал, мы уже можем делать выводы об общих закономерностях данного процесса у клиента (пациента). Но при этом клиент-ориентирванные терапевты терпеливо и участливо снабжают пациента своим либидо, гораздо в большей степени, чем психоаналитики. Они формируют очень выгодный для клиента канал обмена, как бы безвозмездно даря ему свое либидо.

При этом клиент может поправить свои дела за счет такого подарка, и в этом случае, мы будем иметь устойчивое улучшение, но так же клиент может просто начать на этом паразитировать, постепенно атрофируя собственные механизмы обмена и воспроизводства — при этом по окончании терапии, а возможно и раньше, произойдет жуткий провал. При психоаналитическом лечении, либидо, обычно, сужается в гораздо меньших количествах – нет такого уровня эмпатического понимания, как в клиент ориентированном подходе – психоаналитики гораздо суше, к тому же они обезличены – с ними трудно обмениваться либидо, но они, в случае удачи, формируют всю внутреннюю психическую структуру так, что обменные процессы либидо с внешним миром колоссально налаживаются, принося огромное количество «внешнего» либидо. И на мой взгляд, его никогда не бывает много. Чем его больше усваивается каждым человеком, тем больше его способность к когнитивному восприятию, к творчеству, и, конечно, к развитию – к эволюции. В том числе, и к эволюции мышления и душевной жизни.

От поколения к поколению человечество постепенно модернизирует эту функцию и обменивается все большим и большим количеством либидо, что позволяет осуществляться эволюции мышления и всего психического аппарата, и в конце концов человеческого общества. Можно фантазийно представить до каких высот дойдет наша эволюция, когда мы сможем проявить друг к другу еще больше доверия и, отдавая либидо без страха, еще во много раз увеличить взаимовыгодные обменные процессы.

Если вспомнить в этот момент о заряженных некой энергией, которая ассоциируется у Фройда с первичным страхом (возможно непереработанным либидо), табуированных объектах, на которые и смотреть-то в некоторых случаях не желательно, то можно описать это в пределах нашей метафоры следующим образом: Имеются объекты, обмен либидо с которыми выгоден и таких большинство, а есть объекты, попытка обмена либидо с которыми может привести к каким-то неприятным последствиям – они табуированы. Большинство, наверное, табуированы спекулятивно (например короли и их администрация), а часть – на основании реального эмпирического опыта каких-то неприятностей от общения с ними.

Так же можно представить себе, что при оптимальнейшем пути получения внешнего либидо за счет полноценного обмена, имеются и другие возможности, например, получения либидо от взаимных скандалов, и даже от драк с последующим нежным примирением? Это эмоционально очень заряженное поведение, и при отсутствии других способностей, человек вынужден выжимать либидо из жизни такими вот разрушительными для себя способами – просто чтобы не сойти с ума и не умереть раньше времени. То, что такие формы являются разрушительными, очевидно просто из сравнения состояния души после миром завершившегося скандала или после нежного романтического свидания.

Сама способность вытеснять инфантильные, животные влечения, по моему предположению, может определяться уровнем снабжения Я либидо и именно потому, что в древних обществах средний уровень функционирования психики (и количество либидо, снабжающего как топливо этот механизм функционирования) был ниже сегодняшнего – вытеснять соблазны было гораздо сложнее – требовались особо строгие запреты. И нельзя было допустить себе никаких поблажек, поскольку, представив себе ситуацию так, что древний человек, имеющий лишь крайне незначительный уровень либидинозного обмена, например, с любимой дочерью, вдруг поддается влечению ее изнасиловать и убить, теряет этот почти единственный для него обменный процесс, и соответственно теряет либидо, снабжающего весь механизм душевной жизни. И высшие психические функции деградируют, способность к самоограничению, вытеснению еще более падает, человек теряет продуктивность, способность рассуждать, возможно, становится странным (как при психическом заболевании), возможно, опасным для себя и окружающих и, постепенно гибнет — это как раз подходящая по стиле воздействия на окружающих картинка, которая может заставить все его сородичей соблюдать священные запреты, дабы не повторить такой печальный и такой очевидный пример.

Можно предположить, что обменные процессы с матерью наиболее простые для нашего Я и дают максимальную эффективность, но ограничены по количеству получаемого либидо. Мать не может дать больше, чем у нее есть, но то, что она дает как мать, существенно для баланса либидо. Часто в терапии можно наблюдать случаи обвинения в адрес родителей по всем мыслимым и не мыслимым статьям. Возможно, они связаны с реальными детскими травмами, но можно так же представить себе механизм, когда Я уже взрослого человека, ленясь и побаиваясь формировать новые каналы обмена, и не будучи готово отрывать от себя либидо и рисковать, испытывая при этом острый либидинозный голод, требует от матери все больше и больше материнского либидо, а мать по разными причинам – не может уже дать больше. Тут то и можно предположить возникновение раздражения, со всеми негативными проекциями в адрес объекта, который всегда давал достаточно, а тут перестало хватать!

Вопрос инцеста между половозрелыми матерью и сыном в этой конструкции можно рассматривать следующим образом: Молодой человек, делая мать своей любовницей, не может уже получать от нее либидо по материнским каналам – она как объект переходит в другое качество и становится женой (но далеко не самой замечательной, хотя бы в силу возраста), и в результате проток по материнскому каналу прекращается, а канал жены (любимой) задействуется неполноценно. Как итог этой ситуации мы имеем общее снижение уровня либидо – и если оно вовремя не компенсируется огромным количеством друзей-коллег-приятелей, то прямая дорожка в психоз – все вопрос времени. При этом, положение двух людей друг-относительно друга никогда не бывает однозначным – оно всегда континуум, и справедливо сказать, что настолько, насколько мать является женой (и наоборот) этот разрушительный механизм недополучения либидо и осуществляется.

Любопытно применить вышеописанную концепцию к Посттравматическому Синдрому. Моделируя ситуацию травмы, мы рисуем субъекта, у которого насильственно оторвали несколько каналов обмена либидо, как следствие, уровень либидо, снабжающего Я, неизбежно падает, осуществляется процесс оттока либидо на себя, чтоб как-то компенсировать, восстановить баланс – это состояние транса (внешний мир как бы перестает существовать). Некоторое время человек может пытаться обмениваться либидо с проекцией покинувшего его объекта, реально обмен при этом никудышный – это стадия отрицания.

Затем происходит попытка залечить оборванные каналы и организовать обменные процессы с другим объектом – это все последующие стадии работы горя, которые могут в полном объеме и не состояться, тогда человек остается с пониженным уровнем снабжения Я либидо, выражающимся в некоторой степени апатии, безразличия, сниженности общей активности, ровно в той мере, в которой вновь простроенные процессы обмена менее эффективны, чем прежние. Если потеря либидо превышает некоторый критический уровень – возможны психотические симптомы, как следствие катастрофического падения уровня либидо, снабжающего Я, приводящая к необходимости перестраивания всей картины представления о мироздании на более энергосберегающую.

Если подобное общее описание действия травмы нас в целом устраивает, то можно представить себе ход лечения психотических пациентов, для простоты представив себе, что наш конкретный случай психоза обусловлен всего одной, но колоссалной травмой, так понизившей уровень снабжения Я либидо, что пациент поменял таки свое представление о мире на более энергосберегающее (бредовое, галюцинаторное) и в этой своей реальности обрел некое равновесие его мизерных обменных процессов с урезанными потребностями Я. Но никакой работы горя, естественно нет и в помине, поскольку реальная травма вообще не входит в новую картину мира, или входит некими оборванными символическими компонентами, а значит нет и возможности залечить старые каналы обмена и перенаправить обменные процессы на новые обмены взамен утерянных.

Если в такой ситуации поставить пациента перед неопровержимыми доказательствами существования старой картины мира, а соответственно и травмы, надеясь осуществить потихоньку работу горя, то эта попытка возможна только в том случае, когда обменные процессы в новой (бредовой) картине мира все же наращиваются, и позволяют пациенту хоть изредка и ненадолго возвращать себе мир в прежнем обличии (что может быть сопряжено для него с большими потрясениями и оканчиваться неминуемым возвратом в бредовую модель), а это, по моим голословным предположениям, довольно редкий случай – кому надо искренне любить человека с продуктивной симптоматикой? Совсем другое дело – осуществить работу горя, находясь в бредовой системе психотика, присоединившись к ней и находясь как бы в ней с ним! В этом случае, человек пребывает себе спокойно в энергосберегающей бредовой конструкции, а его каналы обмена потихоньку залечиваются (работа горя идет), и наращивая за счет этого обменные процессы, пациент может постепенно, вернуться к нормальному наполнению Я либидо, и, соответственно к той картине мира, в которой все мы находимся, и которую мы все считаем реальной. Это крайне сложная задача, поскольку здесь каждый из этапов может быть неразрешимым:

— определение сущности травмы по содержанию бреда и анамнезу;

— изучение и освоение языка, понятного больному (обучение временному погружению в его картину мира);

— используя язык и картину мира, понятную больному, найти в его реальности следы травмы, и осуществить в отношении ее работу горя;

Наверное, это особенно сложно с пациентами, которые вообще не говорят ни с кем.

От психозов можно попробовать гипотетически перейти к неврозам и описать их следующим образом: Человек в своем развитии сталкивается с разнообразными впечатлениями, закрывающими для него те или иные каналы обмена либидо актуально или делающими невозможным их активацию в будущем. Это могут быть детские и другие травмы, реальные или фантазийные (во взаимодействии с проекцией). Если на тот момент либидо достаточно, эти впечатления вытесняются и канал обмена функционирует вопреки таким запретам, возможно, немного с меньшей эффективностью чем мог бы, будучи вообще свободным от таких иррациональных запретов.

Но можно представить ситуацию, когда по какой-то причине подобное впечатление вырывается из бессознательного – и тогда рвутся каналы обмена попадающие под вырвавшийся из бессознательного запрет. И что тут будет за результат – невротический симптом или психоз, зависит от значимости прервавшихся каналов обмена либидо, по процедуре, описанной выше. Попробую провести такой же упрощенный гипотетический пример подобной ситуации: Маленький мальчик сталкивается с сексуальное влечением к маме и желанием убить папу – которые он вытесняет постепенно, возможно, по мере их проникновения в сознание. Иначе он остался бы без каналов обмена либидо и с мамой и с папой – жизненно значимых для него в детском возрасте и сохраняющих свое существенное значение на протяжении всей жизни.

Но процесс вытеснения произошел с осложнениями – либо влечения были вытеснены не столь далеко, либо к ним привязался возвращающий их механизм (ситуация), при активации которой влечения пытаются вернуться, вновь угрожая лишить уже молодого человека столь существенных каналов обмена либидо. Конечно, они будут вытесняться вновь всеми возможными способами, со всеми присоединившимися к ним (в соответствии с механизмом смещения по Фройду) чувствами и желаниями (например, желаниями нормальной материнской (отцовской) нежности и участия), отрицание которых само по себе усложняет обменные процессы с родителями, но хотя бы не обрывает их совсем. И в зависимости от того куда идет общий обменный процесс в этом субъекте – в сторону увеличения баланса либидо, снабжающего Я, или наоборот – мы будем иметь развитие (или отсутствие развития, а позже деградацию) человека. Возможно, это слишком вульгарная попытка описать Эдипов комплекс, прошу за это прощения.

Наверняка, реальная ситуация с обменом либидо гораздо сложнее, вышеизложенной, можно сформулировать множество вопросов, на которые пока трудно найти ответы. Например, если сон – это необходимая для организма подпитка своим собственным либидо – приводит к приобретению бодрости, то почему бодрствование, когда активно идут обменные процессы, в конце концов, приводит к утомлению? С другой стороны, можно заметить, что акт онанизма, при котором либидо должно направляться на самого себя (внутренний галлюцинаторный объект, принадлежащий Я) не приносит особого прилива сил (как после сна), а наоборот, часто вызывает последующую сонливость.

Здесь можно предположить, что сон – процесс накопления собственного либидо, которое должно продуктивно меняться с внешним миром в последующем процессе бодрствования, а акт онанизма – это инвестиция собственного либидо в никуда, самому себе с возможными потерями на трафик, и приводящая к легкому и кратковременному снижению уровня собственного либидо, которое сразу пытается восстановиться, побуждая организм немного вздремнуть. Но я еще раз хочу повторить, что все эти рассуждения — попытка найти некий аналог сложнейшего и когнитивно недоступного нам в полной мере процесса среди процессов более или менее понятных. На мой взгляд, это важно, поскольку может дать возможность экстерполяции, возможность теоретического проникновения туда, где наше практическое присутствие пока не возможно.

Инфантильное возвращение тотема

В начале данной главы Фройд исследует вопрос о существе и происхождении тотемизма, делая обзор современной ему этнологической литературы. Примечательно, что по мнению Фрейзера (автора наиболее часто цитируемых Фройдом этнологических исследований) экзогамия не составляет часть тотемической системы и имеет место лишь «…случайное совпадение обоих институтов старейших культур»(141). Более того (это уже мнение Фройда): «Что касается исторической последовательности, то большинство авторов придерживаются взгляда, что тотемизм является более древним институтом, а экзогамия присоединилась позже». И далее: «Любопытно заметить, что первые ограничения, достигнутые введением брачных классов, касались сексуальной свободы младших поколений, то есть инцеста между братьями и сестрами и сыновьями и их матерями, между тем, как инцест между отцом и дочерью прекратился только благодаря дальнейшим мероприятиям».

Тут Фройд переходит к анализу причин по которым инцест мог быть запрещен во всех первобытных культурах. Он совершенно логично сводит на нет следующие гипотезы возникновения инцестуозного запрета:

Привычка похищать чужих женщин, являющаяся актом доблести, приведшая к постепенному запрету на отношения со своими.
Естественное отсутствие влечения (как врожденный инстинкт) в случае родственных связей, возникающее в результате совместного проживания.
Физиологические (наследственные) заболевания, связанные с кровосмешением.

И приводит цитату из Фрезера: «Нам не известно происхождение боязни инцеста, и мы даже не знаем, что об этом предполагать. Ни одно из предложенных до сих пор решений загадки не кажется нам удовлетворительным»(147).

Далее в тексте Фройда возникает Дарвиновская первобытная орда, где один самец осуществляет свои права на все женские особи, прогоняя или убивая конкурентов, пока сам не становится жертвой кого-либо более сильного и удачливого. При этом изгнанные им молодые самцы вынуждены искать себе подруг из других таких семеек (из другого тотема). «Каждый из изгнанных мог основать такую же орду, в которой имело место, такое же запрещение полового общения из-за ревности главы, и с течением времени, благодаря этим обстоятельствам сложилось осознанное как закон правило: никакого полового общения с товарищами по очагу.

По возникновению тотемизма это правило приняло другую формулировку: никакого полового общения в пределах тотема»(148). Любопытно, что здесь экзогамия рассматривается авторами цитируемыми Фройдом как более древнее правило, чем тотемизм, хотя несколько страниц назад звучало противоположное предположение, что Фройд бесстрастно констатирует, а только затем переходит к собственной позиции по данному вопросу: «… Единственный луч света на эту тьму проливает психоаналитический опыт». Прежде чем мы отследим логику Фройда, позволю себе обратить внимание на важную ссылку Фройда на цитату из Фрейзера: «Тотемизм – это идентификация человека с его тотемом».

А рассуждение Фройда строится по следующему маршруту:

Фигура животного часто символизирует отца в детских фобиях (Случай маленького Ганса, маленького Арпада)
Свойства этой фигуры в детском неврозе похожи на свойства тотема: амбивалентное отношение и «полное отождествление с животным-тотемом»
При замене фигуры тотемического животного на фигуру отца мы приходим к запретам того, что «…по содержанию своему совпадают с обоими преступлениями Эдипа, убившего своего отца и взявшего в жены свою мать, и с обоими первичными желаниями ребенка, недостаточное вытеснение или пробуждение которых составляет, может быть, ядро всех психоневрозов»(154).
Таким образом, можно предположить, что возникновение тотемизма произошло из «условий комплекса Эдипа».

То есть табуировано было инфантильное желание устранить отца как соперника и объединиться в интимных отношениях с матерью, что очень логично, поскольку отсутствие запрета, регламентирующего эти отношения должно привести племя к беспрерывным кровавым убийствам между самыми близкими людьми, но до конца прослеживая аналогию между Эдиповым комплексом ребенка и вышеописанной процедурой, хотелось бы видеть нормальное разрешение древними людьми своего конфликта путем страха кастрации, а этого здесь нет! Вместо страха кастрации – раскаянье и стыд.

Далее Фройд переходит к анализу доселе не ярко не звучавшей в работе практике «тотемического пиршества», где тотемическое животное приносится в жертву всем племенем и поедается совместно, при том, что некоторая часть отдается богам. «Таким жертвоприношением было общественное торжество, праздник целого клана. Религия вообще была общественным делом, религиозный долг – частью социальных обязанностей. Жертвоприношение и празднество совпадают у всех народов; каждое жертвоприношение составляет в то же время праздник, ни один праздник не отмечается без жертвоприношения. Праздничное жертвоприношение было делом радостного возвышения над собственным интересом, демонстрацией общности между собой и божеством»(156).

Общность между участниками трапезы и божеством не просто метафора, как Фройд поясняет дальше « …род представляет собой группу лиц, жизнь которых таким образом связана в физическое единство, что их можно рассматривать как части одного живого существа». Отношение племени к жертвенному животному: «… с жертвенным животным поступали как с членом родного племени, приносившая в жертву община, ее бог и жертвенное животное были одной крови, членами одного клана».

Соглашаясь, что жертвенное животное и тотемическое животное первично — суть одно и то же, мы в праве сделать вывод, что это животное каждый член племени считал частью себя. Этот вывод хочется отметить отдельным образом.

Фройд в дальнейшем интерпретирует акт принесения в жертву тотемического животного, как восстановление ситуации, когда молодые мужчины племени убивали своего отца (символизировавшегося тотемическим животным). Этот акт убийства главного самца и последующего изменения формы правления на «общественное собрание» (как у австралийских аборигенов), дабы избежать повторения кровопролития плюс объявление моратория на связи с объектом общего вожделения (и заставившего, собственно говоря, молодых самцов пойти на такое рискованное преступление) – женщин племени, приходящихся родственницам новым властителям являет собой решение человеческим обществом своего главного вопроса, позволившего ему идти дальше в своем развитии вместо того, чтоб беспрерывно убивать себе подобных в борьбе за власть над женщинами племени.

При этом, в ходе ритуала тотемической трапезы члены племени, испытывая глубокий стыд перед своей жертвой-отцом, пытаются получить прощение от умерщвленного (и съеденного) ими родителя, и даже иллюзорно его получают – примеряются с ним. Таким образом : «…место патриархальной орды занял братский клан, обеспечивший себя кровной связью. Общество покоится теперь на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия – на сознании вины и раскаянии, нравственность – отчасти на потребностях этого общества, отчасти на раскаянии, требуемом осознанием вины»(168). Далее, по мере удаления по времени от акта первородного убийства, мертвый отец все более и более идеализируется, и, наконец, возносится на небо в виде бога, вслед за чем и на земле «общественное собрание» уступает место патриархальной форме правления – отец снова занимает свое место, но он уже гораздо более цивилизованный — заботящийся о своих детях и так же ограничивающий от инцестуозных связей себя, как и всех своих подданных.

Сам Фройд на заключительных страницах допускает, что все его построения не являются догмой и приглашает читателей продолжить размышления над этими вопросами, что я и попытаюсь себе позволить.

Я согласен с тем, что ситуация убийства отца многократно имела место в истории, но мне представляется не менее правдоподобной историческая гипотеза Аткинсона, на которого ссылается Фройд в примечаниях, состоящая из того, что постепенно в первобытной орде отец перестал убивать или изгонять своих сыновей, продолжая, естественно, не допускать их до своих женщин (их матерей и сестер).

По-моему, опыт жизни, когда все друг друга убивают, безусловно, присутствовал у наших предков очень близко и многократно — место отца занимала группа сыновей, снова вырезавшая друг друга, затем опять отец, и так – реки крови и жестокости до бесконечности, пока эта жизнь не перестала их сознательно устраивать. И не важно в какой фазе в тот момент находилось общественное устройство – правила группа детей или отец. Главное, что люди осознали пагубность ситуации – это мог быть один из первых аналитических инсайтов! Чтоб прекратился кошмар просто нужно перестать убивать друг друга при каждой возможности и принять первую альтруистическую вводную – каждый имеет право на жизнь, отнимать которую – не хорошо.

И этот вывод мог быть сделан в соответствии с теми амбивалентными переживаниями детей, которые моделирует Фройд вслед за убийством отца, или под воздействием давления женщин племени, то и дело остающихся без мужиков, или просто в результате обобщения опыта – размышления или чего-то еще. Более цивилизованные принципы жизни могли сформироваться как в братском правлении, так и в отцовском, а может и в материнском.

По сути, поменялось только одно, но самое важное – убийство друг друга превратилось из добродетели в некрасивый поступок, возможно, им легче было это понять, представив себе, что они часть одного целого и убивая друг друга, как бы убивают себя, прибавив к коллективу любимое животное, определив всех, в том числе и животное, как часть одного организма – и вот мы видим тотемическую систему, главная задача которой – удержать соплеменников (челнов одного тотема) от бессмысленных и тиражирующихся убийство друг-друга, идеализируя и превознося в акте тотемической трапезы готовность жертвовать своими интересами ради соплеменников. Так смысл тотемизма – не «позднее послушание», а сохранение жизни и сознательная попытка уменьшить уровень насилия, базирующиеся на принятии принципа отложенного удовольствия, отождествляющегося здесь с альтруистической способностью бескорыстно отдавать и с началом полноценного обмена либидо.

При этом, если мы имеем дело с отцовской ордой – он мог, согласившись не убивать и не изгонять своих сыновей, добиться экзогамии своих детей, оставив для себя право инцест — вот и наследование по тотема по материнской линии. И эта тенденция к исключительным правам отца, безусловно, существовала дольше. Можно вспомнить о пророке Мухамеде, который определил каждому правоверному по семь жен, а самому пророку в специальной суре было разрешено иметь неограниченное количество супруг.

Мне кажется важным еще раз акцентировать существенный нюанс: Если тотемическая трапеза – ключевой ритуал всей тотемической системы, на мой взгляд, он должен нести в себе доходчивое разъяснение ограничений, так неукоснительно соблюдаемых в жизни. Если ритуал тотемической трапезы просто повторяет убийство отца и как бы дает участникам процедуры прочувствовать вину и получить прощение, отреагировав, таким образом, естественные импульсы на бедном тотемическом животном, которому специально для этого была сообщена особенная – отцовская ценность (учитывая инфантильную склонность к переносу отец-домашнее животное), это, на мой взгляд, сильно похоже на обычный симптом навязчивости, при котором пациент символически имитирует травмировавшее его событие, немного его переделывая, чтоб оно стало выносимым. Как, например, известная пациентка Фройда, плескавшая красные чернила на скатерть стола и звавшая прислугу, с целью эти чернила символизирующие мужскую состоятельность ее мужа зафиксировать.

По моему, многократное компульсивное повторение, даже с возможностью некоторого переиначивания, не приводит к исцелению. К исцелению, к освобождению от невроза, к возможности развиваться дальше приводит осознание сути ситуации, и ее глубокое, внутреннее переосмысливание. И его можно найти в символике тотемической трапезы, если вернуться к посылке, что тотемическое животное – это часть самого члена племени. В психической реальности древнего человека – это как бы он сам в качестве первого акта самопожертвования отдает часть себя своему богу (отцу), часть братьям и родственникам.

Таким образом, потрясаются основы главного животного принципа – эгоистического, который дошел до нас, например, в виде тезиса: «Своя рубашка ближе к телу». Осознав и коллективно приняв новые ценности люди, ощутили единение и счастье, основанное на освобождении от страха быть убитым в спину и съеденным своими же родственниками. Наверняка это произошло на контрасте кошмара междоусобных убийств, когда лучшей добродетелью считалось укокошить случайно расслабившегося и отиметь всех его женщин. Тогда люди вступают в свой новый этап развития, сознательно отказываясь от удовлетворения сиюминутного желания (принцип удовольствия) в пользу желания общественного (принцип отложенного удовольствия). Я бы прибавил к этому еще то, что отдать часть себя другим и получить так же от каждого в ходе тотемического жертвоприношения может быть символом принципа обмена либидо с внешним миром, в основе которого лежит способность бескорыстно отдавать. И в современной культуре, наследием той самой тотемической трапезы можно считать привычку делать друг другу подарки на праздники.

В отношении запрета на инцест, мне не очень нравиться тезис, что он произошел от всеобщего решения «молодых самцов» не вводить себя в искушение и от греха подальше вообще не трогать родственных им женщин, дабы не поссориться. Такая предпосылка по сути не очень основательная — получается, что сейчас, дойдя в своем развитии до уровня, когда мы можем и не убивать друг друга из-за женщин, а мирно пользоваться ими сообща, этот запрет можно отменить?

Получается, нет ничего запрещающего инцест в отношениях к самим объектам инцеста? Они (те самые матери и сестры) вообще не имеют значения, их не трогают, чтоб не испортить отношения братьев друг с другом! Не могу в это поверить и формулирую свое умозрительное мнение: В каждом случае инцеста мы имеем дело в использовании слабости объекта в своих корыстных целях: Совсем не сложно обожаемой маме или папе соблазнить маленьких (или не очень) мальчика или девочку, но это лишит этих молодых людей возможности быть по настоящему счастливым с партнером своего возраста, который только и может дать настоящее полноценное счастье и взаимный потенциал к развитию и плюс к этому отнимет у него того же маму или папу, а вместе с ними и их потоки материнского (отцовского) либидо.

Мы говорим это, оставляя за скобкой вариант соблазнения малолетних, с которым все предельно ясно – сам собой подобный акт просто является колоссальной травмой для ребенка, сравнимой по силе воздействия с жутким дорожно-транспортным происшествием, приводящей к остановке (или фиксации) в психическом развитии. И то и другое – очевидно использование слабости объекта для удовлетворения сиюминутных влечений, которое, в соответствии с нашей логикой, законами Тотемизма и самой тотемической трапезой в первый раз и осуждается. Равно как осуждается любое другое использование слабости объекта для своего удовлетворения. По этой логике, получается, что тотемизм может быть старше экзогамии, поскольку зерно самоотдачи, проросшее сначала во взаимном обязательстве друг друга просто не убивать, развиваясь, могло дорасти постепенно и до того, что пользоваться беззащитностью детей тоже не хорошо и так далее.

В завершение можно фантазийно представить себе ситуацию одного из первых акта либидинозного обмена в истории человеческого социума, запустившего весь механизм эволюции обменных процессов:

Огромный самец привычно насилует какую-либо из подвернувшихся под руку самок, не испытывая к ней ни малейших нежных чувств – не отдавая ей и не получая от нее почти никакого либидо. Он насилует ее, возможно слегка куснув пару раз за какое-нибудь мягкое место и легонько наподдав своей огромной лапой, чтоб не вырывалась. Но самка по какой-то причине начинает от ЭТОГО получать удовольствие и вместо того чтоб привычно выражать протест насилию, она волей-неволей начинает проникаться чувством благодарности к своему безразличному мучителю.

Выражая эту благодарность и демонстрируя изумленному самцу свое удовольствие, самка направляет на него свое либидо и самец впервые чувствует, насколько это приятно, когда либидо позитивно настроенной самки начинает снабжать его Я. Он постепенно привыкает к этому и начинает получать удовольствие не только от удовлетворения физиологической потребности, но и от ощущения, как либидо вливается в него, сам уже время от времени испытывая нежность к объекту (самке) – и вот он, первичный обменный процесс! Потом, когда обмен либидо становится для обоих партнеров значимым, они готовы уже к неким уступкам друг-другу, вроде того, что самка просит самца именно сегодня ее не кусать, по какой-то своей причине, и самец уступает ей, отказываясь от удовольствия куснуть во имя сохранения удовольствия либидинозного обмена и удовлетворения либидинозного голода Я! Здесь и начинает работать принцип отложенного удовольствия.

Но я еще раз хотел бы подчеркнуть, что варианты логических цепочек, и сочетания обстоятельств, приведших к одному и тому же качественному внутреннему выводу, давшему начало личностному и моральному росту, могут быть бесконечны, и за всем этим должно стоять некое очень сильное влечение, отличное от биологического, физиологического, доставшегося нам от животного мира. Влечение, удовлетворение которого состоит в реализации принципа отложенного удовольствия. Влечение, удовлетворение которого только одно может дать человеку ощущение личностного роста, развития, эволюционирования, а вслед за этим ощущение счастья – влечение к бескорыстному и одновременно очень выгодному обмену либидо с внешними миром, состоящим из таких же, жаждущих этого процесса субъектов.

19.02.2002 г.

Используемая литература: