Групповая работа (передача на Радио-Шик Монако)
На мой взгляд, творчество Чехова относится к тем образцам литературы, которые можно и интересно анализировать. Конечно, литература это не жизнь, это её слепок, но гениальная литература, это всегда слепок многоуровневый, где есть подложка, где под поверхностными покровами мы находим внутренние структуры, и продвигаясь еще глубже найдем еще более глубокие. Я предлагаю попытку анализа чеховской «Чайки», рискнув снять несколько верхних слоев с вылепленной Антоном Павловичем композиции. Хочу подчеркнуть, что считаю противоречащей этике задачу анализировать самого давно умершего автора через его текст и библиографическую информацию, и оставляю себе только поле его творчества, к которому и приступаю.
Прежде, попробую ответить на вопрос: Что за мир мы видим в чеховской «Чайке», что за люди его населяют и каковы обстоятельства их жизни? Мир этот, надо сказать, далек от совершенства. В нем живут весьма скучные граждане, которые уныло прогуливаются, обмениваются глубокомысленными замечаниями, умничают или говорят глупости, но все они в тоске. Словами Нины Заречной «Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все несчастные»; И нынешнее, и прежнее время вспоминаются ими с унылыми интонациями. Сорин спит по одинадцать часов за ночь и еще ложится после обеда. Двадцать восемь лет своей службы, увенчавшиеся генеральским чином, оценивает так, что он тогда вообще не жил, а жизнь началась только теперь, когда стало можно, по крайней мере, выпить.
Дорн – врач и умный человек, о молодости которого известно, что он был бриллиантом общества, рассказывает о тридцати годах частной практики, прибавляя с некоторой гордостью, что был единственным в губернии порядочным акушером, но что он не принадлежал себе ни днем, ни ночью, и за всю жизнь сумел отложить всего две тысячи, изжитые за короткий срок за границей. По сути, ни тот, ни другой вообще не вспоминают о своей жизни ничего хорошего. Дорн апатично безразличен ко всему, в том числе и к женскому вниманию. Любовь в их мире пресна и не интересна, она не будоражит, не пробуждает, не соблазняет. Скучна любовь учителя Семена Медведенко к дочери управляющего – Маше, уныло чувство супруги управляющего, являющаяся давней, но, судя по всему не единственной любовницей пятидесяти-пятилетнего Дорна. Она вяло ноет, что хотела бы жить по-человечески, но этот жалкий, тихий, безэмоциональный лепет, тут же умолкает, разбиваясь о холодное, логически выверенное равнодушие объекта её слабого обожания, и она сама дисциплинированно находит подходящее основание для отказа от своих надежд.
Но есть в «Чайке» и другой мир, мир фантазий и грез, феерический мир грандиозного успеха, мир какой-то особенной, потрясающей, страстной любви. Этот мир мы не видим в реальности, только упоминания о нем, но упоминания сладострастнейшие. В этом «другом мире» другие законы. Там можно позволить себе гораздо больше, там можно позволит себе почти всё. Необыкновенная любовь в этом мире фантазий не скована условностями запретов. Есть примеры, когда апологеты этого замечательного мира, как бы увлекаясь и забываясь, на время привносят свои необыкновенные правила в скучную череду реальных дней, недель и месяцев. И тогда появляется возбуждение, есть ощущение, что сама жизнь появляется в этом мире вместе в любовной интригой, но, присмотревшись, можно заметить, что каждый раз в этой интриге любовь только прикрытие, а по настоящему правит бал перверзия.
Что именно за законы сладострастно нарушаются персонажами? Нарочито выпуклым выглядит треугольник сын – мать – любовник матери, к этому треугольнику пристраивается еще одна точка – возлюбленная сына, но пристраивается не к стороне молодого человека, а к стороне стареющего любовника матери и образуется еще один треугольник, смежный, имеющий общую сторону с первым. Сюда же пристраиваются следующие и следующие точки, образуя более сложную фигуру, в которой сама треугольность уже не так заметна, а видно странный, неопределенный клубок, вокруг некоего условного центра.
В реальном мире чеховской «Чайки», нет смысла в работе, в детях, в друзьях в отношениях, в возможности хоть кому-то сделать что то хорошее. Привлекательны только яркие, красочные фантазии разнообразнейших содержаний, подпитываемые извращенной чувственностью. Весь смысл героев в игре, они отказываются от реальности, от отношений, к которым казалось бы стремятся, подходя к ним на расстояние вытянутой руки, они в ужасе отскакивают, ради болезненного наслаждения бесконечного и безнадежного поиска. Примечательно, что оба центральных героя пьесы — литераторы, героини – актрисы, они все обслуживают мир фантазий, питают в нем свое вдохновение.
В психоанализе история взаимоотношении этих двух миров стара как сам психоанализ и начинается со случая Анны О, которая с убийственным наслаждением играла в своем «Маленьком приватном театре».
Реальная жизнь интересует в пьесе только двух человек. Управляющего соринским имением Шамраева и учителя Медведенко, каждый из которых – фигуры, начисто лишенные приятных качеств, но примечательные. Шамраев человек грубый и прямой. Он бывший военный, типичный жулик, персонаж, в общем то не вызывающий симпатии, но есть одна его фраза, которую стоит процитировать. Перед кульминацией событий пьесы, когда события должны вот-вот случиться, он, рассказывая дурацкий анекдот, цитирует некого актера, который переврав фразу: «Мы попали в западню», произносит: ««МЫ ПОПАЛИ В ЗАПЕНДЮ»… (хохочет.) ЗАПЕНДЮ!..»
Медведенко — тоже персонаж достойный внимания. Он всеми презираем, всегда ноет о своей бедности, он не остроумен и на фоне великосветских фантазеров и говорунов выглядит жалко. Если Шармаев научился использовать окружающих то Медведенко напротив, терпит всё и от всех.
В диалогах персонажей можно попытаться расшифровать смыслы, делающие доступными истинные намерения героев и настоящие, (реальные для их психического) взаимоотношения. Но выхода из тупика в пьесе нет. Унылый, наполненный унижениями образ жизни Шармаева или Медведенко, не являются альтернативой или выходом, остается один иллюзорная дорожка погони за удовольствиями разрушительными, путь, где достижение цели знаменуется гибелью, а недостижение умиранием. И на этом пути – кто сколько протянет.
В попытках делать предположения о причинах такого выраженного расщепления, мое подозрение сразу направляется на главную мамочку произведения. Аркадина – центральная фигура в романе, персонаж, у которого, на фоне других все хорошо. Доминирующая часть её личности — выражено нарциссическая. Она убивает все вокруг себя, на сцене её жизни больше нет места никому. Она холодная, мертвая мать, и её сын, не получая от матери нежности, душевного тепла, завораживается, запечатлеется на её тело, на ту единственную область, которой она волей-неволей с ним контактировала. Настоящий отец Треплева не фигурирует в пьесе. Одно упоминание, что он был киевский мещанин и известный актер. Зато мать везде, как недостижимый идеал фантазийной любви, она идеализировалась в душе сына и исходящее от неё перманентное отвержение, стало частью желанного образа.
Само недостижение стало составляющим либидинозной цели. При всем этом её отношения к сыну едва ли можно возвысить до кастрации, часто она идет дальше и ежеминутно убивает его. Рядом с ней он чувствует себя ничем: «…я – ничто, меня терпят только потому, что я её сын», говорит он Сорину. В отношениях между матерью и сыном инцест пропитал каждую фразу, каждый жест. Все заражено им. При том, что мать не соблазняет, она почти не истерична, она высокомерно отвергает, и это её соблазнение. Убийство и инцест – вот два краеугольных камня её отношения с сыном. На фоне вышесказанного мелочью выглядит то, что она высмеивает и дискредитирует его всякий раз, когда он совершает «взрослые» поступки, умильно поощряя его инфантильное поведение.
Для благоприятного исхода Треплеву предстоит преодолеть всю изобретательность стареющей женщины, преодолеть все свои страхи и привычки уже сложившиеся за целую жизнь, переделать саму свою личность, пользуясь попутной помощью нарождающейся любви, и вырваться на свободу. Начало его пьесы, где играет Заречная, говорит о разделенном духе и материи. Об отце вечной материи – дьяволе. Материя без духа, это плотская мать без человеческого тепла, где только через плотское, скотское, материальное может получить к ней доступ. Но Треплев намерен сразиться с этим дьяволом, «началом материальных сил» и победить, и «…после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли.» И свою надежду на соединение духа и материи он с наивной надеждой доверяет кому? Своей матери, надеясь, что кроме жестокого и беспощадного врага в ней есть часть, которая услышит его и не станет казнить. Возможно, это единственный его шанс. Мать срывает его спектакль, отказывается от разговора.
Теплев не оставляет попыток выскользнуть из материнских «объятий» к Заречной, но как? Его попытка выстроить отношения несет в себе все черты семейной патологии. Он по образцу матери холодно и жестоко не замечает любви Маши, но воспламеняется страстью к Заречной, которая сама отягощена семейным неблагополучием – она тоже в сетях инцестуозных форм удовлетворения влечений. Возникает любовь, как ксерокопия напоминающая его любовь с матерью. Сначала некоторый роман (как не может между сыном и матерью не быть некоторого романа), а потом отвержение, но Треплев умеет не замечать реальности и игнорировать её самые определенные сигналы. Какая то его часть не слышит отказа, он продолжает жить в своем мире, в мире фантазий и грез, параллельно пишет в журналы. Если здесь и можно говорить об Эдипе, то о злокачественном, об Эдипе, где любят не соблазняющую, а отвергающую, и где нет третьего, или он исчезающее мал на фоне грандиозной гиперматери.
Мы не знаем об отношении Заречной с отцом, но семейная ситуация у нее похожа на ситуацию Треплева. Было бы очень интересно представить каким путем у нее сформировалась такая форма удовлетворения влечений, такая сексуальная цель, что заставила её настойчиво и последовательно сломать себе жизнь, буквально протиснувшись в отцовскую кровать Тригорина, который перед началом их отношений недвусмысленно дает понять Заречной, что их роман, если и состояться, то неизбежно скоро закончатся, поскольку он потеряет к ней интерес. Это ее, конечно, не останавливает.
Возможно, в её жизни был мертвый отец? Заречная отвергает неказистные, неловкие, во многом кастрированные, подростковые ухаживания Треплева и вступает в инцестуозную связь с Тригориным, которая не дает ей ничего, кроме полного душевного коллапса и мертвого ребенка.Треплев, тем временем, живет в своих фантазиях, почти не встречаясь с матерью, может быть, благодаря тому, что он , отчасти переключившись, продолжает вялые попытки пробраться к Заречной, которые возможно только и нужны ему для получения констатации все нового и нового отвержения. Быть может, он пытается оказать сопротивление извращенным семейным правилам, с помощью асексуализации всей своей жизни, погружения в работу, сублимируя в писательском труде свои влечения. Но, по Чехову, это мало помогает, с матерью не порвано в его душе, патологический механизм продолжает исправно функционировать, истощая его жизненные силы.
Нужно сказать, что за два года он все-таки существенно взрослеет. Но все же остается полуготовым к взрослой, мужской роли. Он не убедителен, не брутален, не фаличен в своих слабеньких потенциях, и Заречная, даже находясь в безвыходной ситуации, отказывает ему, отказывает к тому же весьма провокативно, если не сказать глумливо. Она еще раз дает понять, что предпочитает папочку, а он не вполне полноценный экземпляр. Отвергая, она жестоко обесценивает молодого человека, исподволь предлагая смерть – как выход, как мужской поступок.
Осознавание Треплевым отказа Заречной означает для него очень много. Он говорит, что ходил к ней и стоял под окнами как нищий, он страдал и томился, но это и было тем болезненным, почти убивающим, но удовлетворением, которое он получал. Он говорит, что проклинал её, ненавидел, рвал её письма и фотографии, но говорит и о том, что его душа привязана к ней навеки. Она заняла огромное место в его душе, фантазирование о ней, наполняло его эти годы. Он практически не посягает на попытки реальных отношений, на попытки реального полового контакта, но только умоляет дать ему возможность фантазий, дать ему заполнить себя болезненными но не совсем безнадежными переживаниями. Она отказывает ему совершенно, определенно и окончательно и у него активизируется чувство разорванности: «Молодость мою вдруг как оторвало…», она бросает его, и чаша болезненного упоения переполняется: «Я зову вас, целую землю, по которой вы ходили; куда бы я не смотрел, всюду мне представляется ваше лицо, эта ласковая улыбка, которая светила мне в лучшие годы моей жизни…». Дальше он говорит, что ему холодно, что он как в подземелье, что типично для жертв мертвых материей — они часто жалуются на холод.
На прощание она страстно и парадоксально просит Треплева не передавать Трегорину его сопернику её слова полные безумного любовного отчаяния и неугасимой страсти. И повторяет тот самый монолог о разорванности духа и материи, но не доходит до места, где звучала надежда на их соединение. Она останавливается там, где всецельно царствует отец вечном материи. Треплев, выпустошенный этим невыносимым для него оргазмом, делает последнее движение в его извращенном коитусе, наносит последний удар всему на земле, отказываясь от самой жизни, убивая себя.
Пытаясь закончить на оптимистичной ноте, которой не может не прозвучать когда мы говорим о человеческой душе, хочу показать, что в пьесе есть один персонаж, который побеждает смерть. Человек, совершенно толерантный к фантастическим соблазнам нереального мира. Этот персонаж за два года действия пьесы, когда многообещающие герои уже почти разрушили себя, находясь в безнадежном положении, создал все-таки семью, добился рождения ребенка, по поводу которого единственный испытывает настоящую отцовскую ответственность и совершает в связи с этим человеческие поступки, находясь в полном одиночестве и в полном отвержении всеми окружающими.
Это учитель Медведенко. Самый незначительный и самый невеликий и неграндиозный персонаж в пьесе. Он наивно, но смело рассуждает, что: «Никто не имеет основания отделять дух от материи, так как может быть, самый дух, есть совокупность материальных атомов». Его собственный дух соединен с материей и их разделение для него непонятно, невозможно и глупо. Все пренебрегают им, и его жена – Маша Шамраева дает нам пример новой мертвой матери, которая всем своим безразличием уготавливает их ребеночку судьбу Треплева. Но, пожалуй, не в этом случае. Медведенко, не сумев уговорить свою супругу отправиться домой, к ребенку, которого она не видела три дня, получив хамский отказ в лошадях от её отца, решает идти домой пешком шесть верст под дождем. И появляется надежда, что там, где мертвая мать приложит все силы, чтобы убить, возможно, найдется живой отец, живая нянька, живая бабушка и жизнь продолжится на земле, как продолжается по сей день.
Теперь позволю себе перейти к короткой иллюстрации небольшой части из вышесказанного чеховскими диалогами.
|
Текст |
Комментарии |
| Заречная. Это какое дерево?
Треплев. Вяз Зачечная. Отчего оно такое темное? Треплев. Уже вечер, темнеют все предметы. Не уезжайте рано, умоляю Вас. Заречная. Нельзя. Треплев. А если я поеду к вам, Нина? Я всю ночь буду стоять в вашем саду, и смотреть на ваше окно. Заречная. Нельзя, вас заметит сторож. Трезор еще не привык к вам и будет лаять. Треплев. Я люблю вас. Заречная. Тсс… … Заречная. … Ваша мама – ничего, ее я не боюсь, но у вас Тригорин… Играть при нем мне страшно и стыдно… Известный писатель… Он молод? … Заречная. (Треплову) В вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц. (Её мертвая первосцена). Треплев. Живые лица! Надобно изображать жизнь не такую, как она есть, и не такую, как должна быть, а такую, как она представлется в мечтах. Заречная. В вашей пьесе мало действия, одна только читка. И в пьесе, по-моему, непременно должна быть любовь… |
Заречная: Ну, где же ваше дерево (ваш пенис)?
Треплев: Я не привык иметь настоящий секс с женщиной, это весьма страшно, мне лучше всю ночь онанировать, представляя тебя, хочешь сделаю это под твоим окном, и ты тоже сможешь со мной, а…? Заречная: Это нельзя и глупо, даже собака и сторож не поймут. Она, уразумев бесполезность предложения юноши, переключается на папочку. Заречная: Мне страшно и стыдно отдаваться отцу, ну сделайте же живое движение – войдите в меня! Треплев: Да нет ничего хорошего в этой живой, нестоящей сексуальности. Заречная (неуверенно): Я не согласна, мне нужен реальный половой партнер! |
| Приходят зрители, среди которых Аркадина. Пред началом спектакля:
Аркадина (сыну) Мой милый сын, когда же начало? Треплев. Через минуту. Прошу терпения. Аркадина (читает из «Гамлета») «Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах – нет спасенья!» Треплев (из «Гамлета») «И для чего ж ты предалась пороку, любви искала в бездне преступленья?» |
Обращение Аркадиной к двадцатипятилетнему молодому человеку, который сегодня дебютирует как режиссер и автор пьесы, уже уничижительное, «опускающее» на детский уровень.
Ей нравится возбуждающая игра в инцест, она как любовница, желающая секса, начинает бесстыдно «заводить» сына, возбуждать его, он пылко включается. |
| О почтенные старые тени, носящиеся в эту пору над озером усыпите нас…
Далее (монолог Заречной в пьесе Треплева) Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, — словом все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли… Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бледная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно. Пауза Тела живых существ исчезли в прахе… …Я одинока, раз в сто лет я открываю уста, чтоб говорить, и мой голос звучит в этой пустоте уныло, и никто меня не слышит… Боясь, чтоб в вас не возникла жизнь, отец вечной материи, дьявол, каждое мгновение, в вас, как в камнях и в воде, производит обмен атомов, и вы меняетесь непрерывно. Во вселенной остается постоянным и неизменным один лишь дух. (Не можете ни на мгновение остановиться, чтобы в вас не возникла жизнь). Пауза Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю где я и что меня ждет. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после того материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли. (Аркадина издевательски срывает спектакль сына): Треплев (вспылив, громко). Пьеса кончена! Довольно! Занавес! Аркадина. Чего же ты сердишься? Треплев. Довольно! Занавес! Подавай занавес! (топнув ногой.) Занавес! Занавес опускается Виноват! Я выпустил из вида, что писать пьесы и играть на сцене могут только немногие избранные. Я нарушил монополию! Мне…я… (Хочет еще что-то сказать, но машет рукой и уходит влево.) Аркадина. Что с ним? … Аркадина. Теперь оказывается, что он написал великое произведение! Скажите, пожалуйста! … Эти постоянные вылазки против меня, и шпильки, … . Капризный самолюбивый мальчик. |
Прежде начала Треплев предлагает всем как бы заснуть, войти в некое подобие трансового состояния. Нужно отметить, что Треплев здесь Ставит Заречную в двусмысленное положение заставляя произносить весьма странный монолог, резко обрывая её выступление. Он пытается играть ею как куклой.
Монолог о разрыве материи и духа. Материя — мать – рисуется вселенско-могучей, бессмертным ходячим трупом, всех уже убившим кругом себя. Ее фигура грандиозна. А сам Треплев – пленник «глубокого колодца» (материнского влагалища, где есть и фалические формы, делающие фигуру матери еще более грандиозной). Но он еще надеется победить. Мама срывает пьесу сына, с одной стороны, так как услышала кое-что о себе, а с другой стороны, чтоб он, оставшись бездарем и дурачком, остался с ней, к тому же это явно доставляет ей эротическое наслаждение (как он заводится, кричит). Она эквелибристически перерабатывает угрозу свой инцестуозной схеме в привычное возбуждение. Но, похоже, если использовать лексику процесса совокупления, молодой любовник слишком быстро эякулировал, ей бы хотелось подольше. Он при этом пытается резковато (по подростковому) оправдываться – « Я выпустил…» Последняя фраза Аркадиной содержит жеманно сокрушающуюся позу: «Ах, он хотел меня….!» и одновременно там есть искреннее расстройство неудовлетворенной женщины слишком юным любовником (у которого вместо пениса шпильки). |
| Следующая рассматриваемая сцена – знакомство Трегорина с Заречной:
Заречная (Трегорину) Не правда ли странная пьеса? Трегорин. Я ничего не понял. Впрочем, смотрел с удовольствием. Вы так искренне играли. И декорация была прекрасная. Пауза Должно быть в этом озере много рыбы. Заречная. Да. Трегорин. Я люблю удить рыбу. Для меня нет большего наслаждения, как сидеть под вечер на берегу и смотреть на поплавок. Заречная. Но, я думаю, кто испытал наслаждение творчества, для того уже все другие наслаждения не существуют. Аркадина. (смеясь). Не говорите так. Когда ему говорят хорошие слова, то он проваливается. …. Заречная. (одна) …знаменитый писатель, любимец публики, о нем пишут во все газетах, портреты его продаются, его переводят на иностранные языки, а он целый день ловит рыбу и радуется, что поймал двух головлей. Я думала, что известные люди горды, неприступны, что они презирают толпу и совею славою, блеском своего имени как бы мстят ей за то, она выше всего ставит знатность происхождения и богатство. Но они вот плачут, удят рыбу, играют в карты, смеются и сердятся, как все… |
Заречная прощупывает Трегорина, как бы спрашивая : «Не правда ли, что инцест странная вещь?», на что он отвечает: « Да нет, ничего, я и сам бы не прочь с вами как папочка с дочкой…» и далее после паузы добавляет, что любит охотится (рыбачить глядя на свой поплавок). Рыбачить здесь, надо думать, употреблено в смысле заманивать, подлавливать, соблазнять.
Заречная в восторге от перспективы, а Аркадина слабо пытается обесценить и этого своего мужика в глазах соперницы, заявляя, что у него может не быть эрекции. Заречная уже проглотила наживку. Образ соблазняющего папочки, очень быстро распространяется и завладевает ею, она подыгрывает ему, его подбадривает. И не потому, что ей нужно разврата, а совершенно наоборот, ей нужно любви отца, и она готова выискивать её везде, даже выковыривать из инцестуозных фекалий. Ради любви она готова на все! |
| Сцена предварительного объяснения Заречной с Трегориным.
Трегорин. … Я бы вот хотел хоть один час побыть на вашем месте, чтобы узнать, что вы думаете и вообще что вы за штучка. Заречная. А я хотела бы побывать на вашем месте. …. Заречная. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожи друг на друга, все несчастные; другим же, как например, вам, — вы один из миллиона,- выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения… Вы счастливы…. …. Трегорин. … Едва кончил повесть, как уже почему-то должен писать другую, потом третью, после третьей четвертую… Пишу непрерывно, как на перекладных, и иначе на могу…. О что за дикая жизнь! … Заречная. За такое счастье, как быть писательницей или артисткой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной хлеб, страдала бы от недовольства собою, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж я потребовала славы… настоящей шумной славы… (Закрывает лицо руками.) Голова кружится… Уф!.. … Трегорин. … Сюжет для небольшого рассказа: На берегу озера с детства живет молодая девушка, такая, как вы; любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту чайку. |
Трегорин, недвусмысленно, проявляет свой сексуальный интерес к Заречной. Помимо неприкрытого эротического предложения девушке, здесь чувствуются его гомосексуальные влечения, вполне естественные для человека живущего в первертном мире. Он хочет сам побыть у кого-то на месте.
Заречная поправляет его, что это она хочет быть на его месте, как женщина. Судя по тексту, она говорит далее, про свою надежду на него, как на хорошего отца, не в пример огромному количеству отцов плохих, так близко ей знакомых. Длинный ответ Трегорина, приведенный здесь лишь частично имеет целью донести до Заречной реальную ситуацию с их перспективами, используя символику своих повестей: «Я не могу долго с одной женщиной, едва закончив с одной, я должен браться за другую. Увы – я человек, не способный любить. И наши отношения будут дикими, безжалостными, бесчеловечными.» « Я на все готова за любовь с тобой, папочка, тем более я уже взрослая девочка и меня обуревают очень взрослые желания. Даже дух захватывает от возможности объединить вместе притягательное плотское наслаждение и недополученную отцовскую любовь. Тем более я в измененном состоянии сознания, я как под гипнозом (выносить это сознательно невозможно) – у меня кружится голова», — это ответ Заречной. Окрыленный пониманием, Трегорин уже почти пускает в сознание свои планы – говорит о них почти открыто, лишь слегка припудривая символизмом. |
| Любопытная фраза Тригорина
Тригорин. … Сын ведет себя крайне бестактно. То стреляется, а теперь, говорят, собирается меня на дуэль вызвать. А чего ради? Дуется, Фыркает, проповедует новые формы… Но ведь всем хватит места, и новым и старым, — зачем толкаться? |
Можно понимать фразу Тригорина как приглашение Треплева в их (с ее мамой) постель, что его (Трегорина) похоже немало возбуждает. |
|
Треплев. …В последнее время, вот в эти дни, я люблю тебя так же нежно и беззаветно, как в детстве. Кроме тебя, теперь у меня никого не осталось. Только зачем, зачем ты поддаешься влиянию этого человека? Аркадина. Ты не понимаешь его, Константин. Это благороднейшая личность… Треплев. Однако когда ему доложили, что я собираюсь вызвать его на дуэль, благородство не помешало ему сыграть труса. Уезжает. Позорное бегство! Аркадина. Какой вздор! Я сама прошу его уехать отсюда. Треплев. Благороднейшая личность! Вот мы с тобою почти ссоримся из-за него, а он теперь где-нибудь в гостиной или в саду смеется над нами… развивает Нину, старается окончательно убедить ее, что он гений. Аркадина. Для тебя наслаждение говорить мне неприятности. Я уважаю этого человека и прошу при мне не выражаться о нем дурно. Треплев. А я не уважаю. Ты хочешь, чтобы я тоже считал его гением, но прости, я лгать не умею, от его произведений мне претит. Аркадина. Это зависть. Людям не талантливым, но с претензиями, ничего больше не остается, как порицать настоящие таланты. Нечего сказать, утешение! Треплев (иронически). Настоящие таланты! (Гневно.) Я талантливее вас всех, коли на то пошло! (Срывает с головы повязку.) Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его! Аркадина. Декадент!.. Треплев. Отправляйся в свой милый театр и играй там в жалких, бездарных пьесах! Аркадина. Никогда я не играла в таких пьесах. Оставь меня! Ты и жалкого водевиля написать не в состоянии. Киевский мещанин! Приживал! Треплев. Скряга! Аркадина. Оборвыш!
Треплев садится и тихо плачет.
Ничтожество! (Пройдясь в волнении.) Не плачь. Не нужно плакать… (Плачет.) Не надо… (Целует его в лоб, в щеки, в голову.) Милое мое дитя, прости… Прости свою грешную мать. Прости меня, несчастную. Треплев (обнимает ее). Если бы ты знала! Я все потерял. Она меня не любит, я уже не могу писать… пропали все надежды… Аркадина. Не отчаивайся… Все обойдется. Он сейчас уедет, она опять тебя полюбит. (Утирает ему слезы.) Будет. Мы уже помирились. Треплев (целует ей руки). Да, мама. Аркадина (нежно). Помирись и с ним. Не надо дуэли… Ведь не надо? Треплев. Хорошо… Только, мама, позволь мне не встречаться с ним. Мне это тяжело… выше сил… |
Эта сцена может быть представлена как полноценный половой акт. Перед тем как расстаться надолго, любовники не могут не отдаться друг-другу еще разок.
И как же близка эта сцена к коитусу! В ней есть прелюдия, возбуждающие действия, есть кульминация, где оба плачут (выделяют жидкость) и есть последующее взаимное изнеможение, преисполненное томной неги и нежности. Возможно, стоит добавить, что у давно знакомых людей или близких родственников, прибегающих иногда к такой — символической форме коитуса, всегда имеются наготове темы, обсуждение которых неизбежно переводит разговор в чрезвычайно бурное русло. Иногда имеются отдельные темы для затравки, отдельные для развития скандала и отдельные для кульминации. Здесь, вероятно, такой записной темой для затравки, является тема отношения матери с Трегориным или, вообще, с другими мужчинами. Тема, естественно, сама по себе символическая, и она получает развитие в следующую тему: «…вы, рутинеры все захватили в искусстве…», и кульминационной темой, конечно, остается самая интимная – переход на личности друг-друга в совершенно оскорбительных формах… и слезы Треплева (эякуляция). Затем нежные, заключительные ласки с взаимным утиранием слез, извинениями, поцелуями и нежными словами. Любопытно, что после акта, Аркадина на некоторое время становится нормальной матерью и по мере сил дает понять сыну, что понимает, разделяет его страдания и старается утешить. |
Еще статьи
